I used to be indecisive; now I'm not sure.
Граффити.
Так в духовных исканиях и метаниях я не заметила, как наступила весна.
Голова, одно время пришедшая почти в норму, стала кружиться опять. На сеансах я
несколько раз без особого успеха пыталась рассказать об этом, но толком не могла ничего
сформулировать – всю жизнь нас учили умирать стоя, да еще и с прямою спиной, поэтому
жаловаться было тяжело, непривычно и как-то стыдно. Учитель на такие мои робкие попытки и
заикания о головокружении не обращал никакого внимания – мало ли у кого и по какой причине
кружится голова. А ничего более вразумительного мне сказать не удавалось.
Один раз, когда, зайдя в магазин, я стала потихоньку терять там сознание, я дала себе
слово, что если выберусь отсюда живой, обязательно, обязательно пойду и нажалуюсь! Может про
это не очень интересно слушать и очень трудно рассказывать, ну и пусть! Жизнь у меня все же
одна, и когда я оглядываюсь через левое плечо, становится ясно, что нужно что-то менять. Дальше
так жить совершенно невозможно.
Я таки выползла из магазина, в холодном поту, с трясущимися руками, со звездами в
глазах, и оказалась на серой улице, где мне не особенно полегчало. Я шла еле-еле. Поле зрения
сузилось – я видела только то, что было прямо передо мной. Как всегда в таких случаях, что бы я
ни делала, как ни старалась идти ровно, меня все время заносило влево. Я шла наискось, пока не
упиралась в стену дома или, наоборот, в проезжую часть. Потом уж я двигалась вдоль этой узкой
полосы, держась сама за себя и стараясь удержать землю от непрерывного раскачивания.
Сеанс 6.
Кто из нас сможет так имплицитно верить в
верховность учителя и в его экстравагантные
методы?
Карл Густав Юнг.
Собрав волю в кулак, я все же решилась пойти к Владимиру Александровичу, который как
раз после этого сеанса и стал называть меня… гм… упертой. Сначала более или менее деликатно
подбирая другие слова, а потом уже не особо обращая внимания на эти китайские церемонии.
Может быть, он сказал мне что-то доброе? Может, он меня как-нибудь утешил, когда я
рассказала все, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от жалости к себе?
– Ну и чего ты хочешь от меня? – спросил он после того, как я с огромными усилиями
добралась до конца своей печальной истории.
– Как чего? – опешила я. – Хочу, чтобы Вы помогли мне избавиться от всего этого. Я
больше не могу так жить. Я устала все время бояться.
– От чего избавиться? Чего конкретно ты боишься?
– Я боюсь просто взять и свалиться где-нибудь.
И тут, вместо того, чтобы сделать то, на что я надеялась: раз! – и прекратить все одним
махом, как об этом замечательно написано во всех книжках по НЛП, которые я с его подачи
читала в то время, Владимир Александрович, великий мастер нейро-лингвистического
программирования, сделал совсем обратное. Он продвинулся дальше всех тех, кто в свое время
издевался надо мной разными способами – он научил меня падать! Так, чтобы если что, не
стукнуться головой. Совершенно серьезно притащил мат, заставил меня разуться и падать, как
положено. Когда я упала раз двадцать, он вполне удовлетворенно сказал:
– Ну вот, теперь тебе нечего бояться.
По-моему, это слишком радикальный способ обучения более четко выражать свои мысли.
Потом он все-таки проявил некоторые признаки человечности, и попросил меня
перечислить все различные состояния, которые я называю головокружением.
– Да их миллион! – сказала я.
– Ничего, ты начни, а там посмотрим.
В общей сложности, после долгих препирательств с моей стороны, осталось три или
четыре варианта состояний, которые Учитель согласился считать различными. Сейчас боюсь
ошибиться, но приблизительно это были: уплывание земли из-под ног, сужение поля зрения,
потемнение в глазах и звон в ушах, ну, пожалуй, и все. Хотя я привела целую кучу разных
примеров, Владимир Александрович быстро запихивал каждый в уже имеющуюся категорию.
– Если, как ты утверждаешь, голова у тебя кружится все время, – спросил он потом, – что
происходит с ней сейчас?
– Кружится. Достаточно умеренно, но все же…
– Можешь ли ты намеренно усилить головокружение?
– Не знаю.
– Встань возле мата и начинай кружиться. Если что, падать ты уже умеешь.
Сам Владимир Александрович встал так, что если бы я решила упасть в другую сторону от
мата, то свалилась бы прямо на него.
– Я стала честно кружиться. Как это бывает всегда, когда стараешься что-то вызвать
намеренно, ничего не выходило. Дурняк на меня не нападал.
После нескольких минут моего кружения – я не преувеличиваю, кружилась я долго –
Учитель не выдержал.
– Ну, хватит, – сказал он. – Даже я столько не смогу. И после этого ты мне рассказываешь,
что у тебя кружится голова!
Не в первый раз, когда речь заходила о моем головокружении, я почувствовала себя
обычным симулянтом. Всегда мне было неловко на это жаловаться, но сейчас случился пик,
кульминация. Ну, кто мне действительно после этого поверит?
– Честное слово, – начала оправдываться я, сама не своя от такого стыда, – она правда
кружится. Вот особенно сильно, когда на занятиях мы стоим с поднятыми руками в прогибе назад,
запрокинув голову.
– Ну, постой так, – вздыхает обречено Владимир Александрович.
Я стою… Ничегошеньки не происходит.
– Ну вот, – говорит, наконец, Учитель, – заодно хоть позанималась. Ты видишь, какая ты
упертая. Придумала себе головокружения и теперь сколько лет от них мучаешься. Нет,
безусловно, твое… упрямство – это в большинстве случаев неплохое качество. Оно позволяет тебе
многого добиваться. Но в данном случае нужно брать его под жесткий контроль. Если у тебя
начинает кружиться голова, начинай доводить ситуацию до абсурда, до гротеска. Говори: «Если
мое подсознание считает нужным и полезным, чтобы у меня кружилась голова, пусть она
кружится еще сильнее, еще сильнее…»
– Но я же упаду – в ужасе говорю я.
– Ну и что? Падай на здоровье. А что в этом страшного?
Ну, да. Что не страшно я бы с радостью согласилась, если бы речь шла не обо мне, а о ком-
нибудь другом.
– И еще говори себе, – продолжает Владимир Александрович, – «Если мне суждено
упасть, пусть это случится сейчас!».
Ну, вообще великолепно! С такими советами – как раз на тот свет!
– А домой тебе упражнение: стань там, где можно было бы упасть, ничего не зацепив, и
кружись каждый день в обе стороны попеременно. Пока не закружишься до потери равновесия. А
потом сразу становись на одну ногу и стой до тех пор, пока все не перестанет двигаться перед
глазами. Следи за своими ощущениями. Ты должна перестать бояться. И что там еще – плитка? –
Действительно, все центральные улицы нашего города недавно замостили мелкой плиткой, и
теперь, особенно после дождя, под ногами прорисовывался четкий орнамент темных плиточных
стыков. Такой пестрый фон не оставлял мне никаких шансов на передвижение. Узор тут же
становился выпуклым, а расстояние до земли – совершенно неопределяемым. Все мелькало перед
глазами со скоростью, гораздо превышающей скорость моего движения. Не знаю, каким законам
это все подчинялось, но ходить в таких местах я не могла вообще. – Так вот, ходи по плитке и
даже бегай, как можно быстрее.
– Ой! – только и сказала я. Страшнее этого ничего уже не придумаешь, ну разве что
большие и тесные магазины.
– Да! – повысил голос Учитель, – а если будет плохо, говори, что я тебе велел, – пусть
кружится еще сильнее. Поняла?
Понять-то я поняла. Но как это выполнить? Страшно.
– И хорошо, что твоя голова стала кружиться сейчас и ты пришла с этим ко мне. Начав
заниматься, ты подавила это, загнала глубоко внутрь, и если бы так и продолжалось, не известно,
чем бы потом это могло закончиться.
Жизнь 11.
Ну и что толку, спросишь ты. А я тебе отвечу:
человеку для того и дано сознание, чтобы вынести
все тяготы жизни.
Юкио Мисима. Золотой Храм.
Теперь-то я все понимаю. Из огромного, всепоглощающего несчастья Учитель превратил
мое головокружение в очередное развлечение. Игрушку для моего сознания. Я таскалась с ним,
как с писаной торбой, рассматривала, разглядывала, кружилась дома, стояла на одной ноге, как
цапля, и бегала по плиткам – прямо по главной улице – по дороге на работу, с работы, в школу, из
школы, и так далее. Постепенно голова от таких упражнений стала кружиться меньше.
Но только в повседневной жизни. На занятиях цигун она продолжала кружиться с
удвоенной интенсивностью, как бы компенсируя все свои промахи и наверстывая упущенное.
Я опять пошла жаловаться Учителю.
– Ну это же замечательно, – как всегда, сказал он. – Пусть твоя голова кружится здесь и
твой страх живет тоже здесь. Делай то же самое – старайся усилить свои негативные ощущения. Я
же рядом – чего ты боишься.
Как будто это так легко. Страх остается страхом. К нему не привыкнешь… Тем не менее, я
старалась в точности выполнять все, о чем говорил Владимир Александрович.
Но несмотря ни на что, избавиться от головокружений на занятиях мне удалось очень и
очень нескоро. Даже, скажу прямо, не удалось вообще. Пока.
Когда Учитель придумывает какое-нибудь новое статическое упражнение, особенно с
наклоном вбок, – это как здрасьте. Я еле выдерживаю эту пытку, а когда начинаю выпрямляться,
небо начинает падать на землю, потолок – на пол, а сам пол прыгает в глаза… Тогда Владимир
Александрович сразу говорит: делать это упражнение дома дважды в день – утром и вечером. Тут
разговор короткий.